Чингисхан. Книга 2. Чужие земли - Страница 37

Бывает же!

Я поднимаюсь на ноги и обвожу взглядом склоны холмов. Стоит оглушающая тишина. Сотни глаз смотрят на меня. Есаул подходит, забирает шашку, несколько раз втыкает ее в землю, чтобы счистить кровь. Ольга встает с камня, и я отчетливо слышу ее слова:

— Как скучно, господа. Прямо роман. Герой оказывается героем и подтверждает свое реноме. Тоска.

И не глядя на меня, объявляет:

— Мое слово нерушимо. Вы свободны, Артем Владимирович, но я бы не советовала вам попадаться мне на глаза.

Она идет к лошадям. Нефедов забегает вперед, кланяется:

— Ваше сиятельство, позвольте мне поговорить с ним? Напоследок?

— Конечно, профессор. А потом присоединяйтесь к нам — сегодня будем охотиться в западной части долины.

Они уезжают. Другие зрители тоже потихоньку расходятся. Монголы уволакивают труп Кобдо. Нефедов подходит ко мне улыбаясь, но я вижу, что глаза его холодны.

— Поздравляю! — он протягивает мне руку.

— Не с чем, — я пожимаю его ладонь и понимаю, что Нефедов нервничает. — Что тебе нужно?

— Дай мне коня, Артем.

— Нет.

— Ну, теперь-то, в этом месте, ведь все равно! Дай!

— Нет.

— Ты что, не понимаешь, что все! — Нефедов начинает кричать, размахивая руками. — Не будет больше ничего — ни походов, ни могилы Чингисхана. Мы обречены жить здесь вечно, понимаешь?! Не упрямься, дай коня. Я просто посмотрю!

— Нет.

— Сволочь, — с чувством говорит профессор, вытаскивает из-за ремня подаренный Слащевым «Смит-и-Вессон» и стреляет мне в лоб…

Темуджин пил хмельную арху, как воду. За войлочными стенами новой юрты горланили нукеры, смеялись женщины, звенели струны моринхууров, трещали костры, протяжно растекались над огромным станом песни.

Объединенное войско Тоорила, Джамухи и Темуджина праздновало победу. Сломана меркитская шея, побиты враги, захвачена богатая добыча. Отбита, спасена красавица Борте — теперь вся степь знает: Темуджин — это сила.

Но не весело сыну Есугея. Смотрит он на Борте — и горбит плечи, давя тяжелый вздох.

Три дня и три ночи Темуджин, повесив пояс на шею, а шапку на руку, с обнаженной грудью возносил молитвы Вечному Синему небу. И все это время Борте, его Борте, уже была наложницей меркитского сотника Чилгрэ-боко.

Скрипнув зубами, Темуджин оросил короткий взгляд на круглившийся живот Борте. Через три месяца она должна родить. Но чей это ребенок? Когда, в какой день он был зачат? В ночь накануне набега меркитов? Или две ночи спустя — но уже не от его, Борджигинова семени?

Как узнать? У кого спросить? Шаман Мунлик бренчал амулетами, бил в бубен, говорил с духами. Ответ, полученный из Верхнего мира, озадачил Темуджина: «У пчелиной матки все пчелы — дети ее. У царя людей все подданные — дети его».

Борте не смотрела на мужа, сидела, как каменный истукан, только пальцы с зажатой иглой порхали над вышивкой. Потемнело ее лицо. Огрубели руки. Не женой — наложницей и служанкой жила она в юрте Чилгрэ-боко. За позор этот уже отмщено страшной местью. Лежит где-то в степи зарубленный сотник и кости его грызут дикие звери. А вместе с Чилгрэ-боко лежат, не погребенные, и тысячи меркитов.

Когда вернулся Темуджин из похода к своему куреню, увидел он лишь пепелище да старух, рыдающих над опоганенным жилищем.

Темуджин поблагодарил Вечное Синее небо за спасение матери, а потом велел Боорчу, Джелме и Бельгутею скакать к хану Тоорилу за подмогой. Сам же, вместе с Хасаром, отправился в иные земли, на реку Онон.

До Темуджина дошли слухи, что там стал в большой силе и почете юный хан джардаранов Джамуха. Когда-то он спас Темуджину жизнь, предупредив его о коварстве тайджиутов.

Тогда мальчики побратались, став андами. Теперь сын Есугея решил попросить у побратима помощи.

Полгода ушло на создание воинского союза. Джамуха тепло принял Темуджина, а услыхав рассказ о злодеяниях меркитов воскликнул:

— Постель твоя опустела, брат! Половина груди твоей оторвана. Мое сердце от этого полнится скорбью. Что ж, мы раздавим подлых меркитов и освободим нашу госпожу Борте!

Двадцать тысяч кераитов вывел из своих степей хан Тоорил, две «тьмы» джардаранов пришли с Джамухой. И множество охочих людей из разных племен встали под туг Темуджина — степь еще не знала такого огромного войска. Но и враг был силен. Хан удуут-меркитов Тохтоа-беки призвал себе на подмогу увасов и хаатов, меркитские племена, кочевавшие от степи Буур-кеер до реки Селенги.

В этой войне победу мог одержать лишь тот, кто сумеет разгадать замыслы врагов и ударить в самое слабое место. Но самое главное — нужно было спешно и тайно перебросить через огромные расстояния войска и обозы. По уговору, отряды Тоорила и Темуджина встречались все у той же горы Бурхан-халдун, а у истоков Онона к ним должен был присоединиться Джамуха со своими джардаранами.

Темуджин впервые столкнулся с трудностями войсковой организации. Нещадно нахлестывая коня, он целыми днями носился среди расположившихся у подножия священной горы воинских станов, плетью и мечом добиваясь безоговорочного подчинения. Волк помогал ему, устрашая строптивых и заносчивых. Сына Есугея-багатура зауважали — все видели, что это не просто юноша из знатного рода, но и настоящий вождь, готовый, если надо, на все.

Кераиты подошли к горе на несколько дней позже уговора — Темуджин поклонился названному отцу Тоорилу, а потом сказал, цедя слова сквозь зубы:

— Разве мы не договаривались и в бурю на свидание, и в дождь на собрание приходить без опоздания? Разве отличается от клятвы ханское «да»?