Чингисхан. Книга 2. Чужие земли - Страница 15

И еще теперь я твердо знаю, что не умру. Мертвый я не смогу выполнить то, что должен. Значит, я выживу, вылечусь, и еще дрогнет небо от копоти, как любил говаривать Витек Галимов.

Минут через пятнадцать Нефедов останавливается, опускает меня. Профессор устал. Очень жарко. Солнце палит просто немилосердно. Мы стягиваем с себя одежду. Я остаюсь в белом медицинском халате, позаимствованном вместе с хэбэшкой в медпункте, Нефедов — в полевой офицерской форме, с которой он успел спороть погоны и петлицы. Бритая профессорская голова блестит от пота.

Раздается звук, напоминающий треск разрываемой ткани. В воздухе свистят пули. Полицейские не идут за ними, предпочитая для очистки совести дать очередь из пулемета. Они — не люди Надир-шаха, их не ведет ярость и чувство мести. Просто работа. Инструкции, формуляры, правила. Я их понимаю.

— Сейчас… отдышусь… и двинем дальше, — хватая ртом воздух, сипит Нефедов.

Я поднимаюсь на ноги, делаю шаг, другой. Вроде ничего, я могу передвигаться самостоятельно.

— Перестань, загнешься же, — профессор сует в рюкзак теплые вещи, протягивает его мне. — На, вдень руки в лямки, а я понесу тебя. Так мы будем идти быстрее.

Может быть, он прав, но я упрямо шагаю по склону самостоятельно. Я должен доказать сам себе, что жив. Так надо.

Он догоняет меня, протягивает руку. Отрицательно мота головой. Склон заканчивается каменистым гребнем, за ни тянется безжизненное плато. Пучки коричневой травы, серый песок — пейзаж, как на Марсе. Вдали, за пилообразными скальными цепями, высится заснеженный пик с двумя вершинами. Буй-cap. Вот она какая, Рогатая гора.

Идем по плато. Здесь негде укрыться, и если бы полицейские поднялись следом, они перестреляли бы нас, как в тире. Боже, храни тех, кто пишет инструкции!

Столб мы замечаем одновременно. Он почти черный, и вначале мне кажется, что это каменная свая, но подойдя ближе, вижу — дерево. Очень старое, изглоданное ветрами и морозами дерево, отесанное неизвестным мастером. Четыре грани, острая вершина. И глубоко вырезанные символы — круги, квадраты, а внутри них — многоконечные звезды с загнутыми лучами. По одной звезде на каждую сторону света.

— Что это? — спрашиваю у профессора. Он молчит, внимательно разглядывая столб. — Пограничный знак?

— Нет. Если бы я увидел такое в России, в музее, то сказал бы, что это славянский межевой столб, очень древний, еще дохристианский. Видишь, — Нефедов тычет пальцем в звезды, — это называется громовые знаки. Символы Сварога, небесного кузнеца.

Они похожи на свастику, только лучей не четыре, а…

— Шестнадцать, можешь не считать. Не понимаю, как эта штука сюда попала…

Грозный окрик застает врасплох. Из-за камней в десятке шагов от нас выходит несколько человек с оружием наизготовку. Нефедов шипит сквозь зубы ругательства, поднимает руки. Я следую его примеру.

Вляпались. Вот тебе и громовые знаки…

Нас ведут к скалам, обрамляющим плато с запада. Поимщиков четверо, все вооружены. Это очень странные люди. Они не похожи на тех афганцев, которых я видел до этого. Высокие, в подпоясанных широкими поясами холщовых рубахах и меховых шапках, бородатые, они почти не разговаривают, лишь обмениваются короткими фразами на непонятном языке. Нефедов его не знает. Он несколько раз пытается заговорить, используя фарси, пушту, хинди, английский — безрезультатно. Теперь профессор бормочет что-то себе под нос, словно бы вспоминая.

Но самое главное даже не язык и одежда. Те, кто задержал нас и сейчас конвоирует к скалам, вооружены старинными ружьями с кремневыми замками. И еще у них русые волосы и светлые глаза.

Вот и скалы. Мы останавливаемся между двух красноватых утесов. За ними — каменная стена и черный зев пещеры. Один из русоволосых прикладывает руку ко рту и что-то кричит. Раздается ответный крик и из пещеры выходят несколько человек. Они тоже вооружены диковинными старинными ружьями, а впереди важно шагает исполинского роста мужик с окладистой бородой. В нем никак не меньше двух метров. За его пояс заткнут жуткого вида топор, настоящая секира. У мужика ярко-зеленые глаза под кустистыми бровями. Взгляд пронзительный и грозный. Он меня пугает. Нефедову тоже явно не по себе.

— Не дергайся, — шепчет он мне. — Кажется, я догадываюсь, кто эти люди…

— Кто?

Ответить профессор не успевает — бородач, внимательно оглядев нас, что-то говорит и указывает могучей рукой на щербатую каменную глыбу. Я получаю чувствительный удар прикладом в спину и закашливаюсь. Нефедова тащат к глыбе едва ли не волоком.

Вижу вблизи поверхность камня. Щербины на нем — явно следы от пуль. И тут до меня доходит — да это же расстрельная стена! Здесь приняли смерть десятки, если не сотни человек!

А теперь, выходит, наша очередь?

Предводитель басом выкрикивает несколько слов. Русоволосые выстраиваются в десяти шагах от нас, поднимают ружья.

— Стойте! — кричу я, размахивая руками. — Так нельзя! Мы же вам ничего не сделали!

Великан хохочет, уперев руки в бока. От его смеха кровь стынет в жилах. Стрелки взводят курки. Неужели все, конец? Вот так буднично, просто — поймали, отвели к камню и расстреляли? За что?

И тут Нефедов начинает говорить, срывающимся голосом тщательно произнося незнакомые мне слова. Я вижу, как меняется выражение лица предводителя. Он явно понимает то, что говорит профессор. И это злит бородача. Теперь ему не до смеха. Выкатив глаза, он отрывисто командует — и опустившиеся было ружья вновь поднимаются.

— Не помогло, — тихо, с сожалением, бормочет Нефедов. — Прощай, Артем.